Все начинается с колыбели

14 мая 2021 12:05

Количество просмотров: 344

Чингиз Айтматов – писатель с мировым именем – сегодня незаслуженно оттеснен на второй план. Его поиск правды и справедливости перестал быть модным в нулевых. А между тем, на постсоветском пространстве, пожалуй, нет другого такого творца, произведения которого бы перевели на 72 языка мира! Тема исторической памяти и сохранения своих корней, судьба одного человека, как представителя всего человеческого рода, у Айтматова одна из центральных. Пожалуй, наиболее зримо она раскрывается в романе «Буранный полустанок» (1980), более известном под названием «И дольше века длится день», где описание реальной жизни Средней Азии соединяется с мифами и фантастикой. Сегодня и вчера Спектакль с таким названием уже ставился в 2018 году – тогда он был приурочен к юбилею А.Ч. Балиной, актрисы и режиссера Национального театра, за-служенной артистки России. – И задачи, соответственно, ставились совершенно другие, – рассказывает Баатр Доржиевич. – «Юбилейная» постановка – это красивые костюмы, много статики, монологов, мало действия. Главное – актриса. К тому же мы тогда были ограничены во времени: минимум репетиций, в основном читка. Но, тем не менее, основная мысль Айтматова и поэзия древних тюрков – все это прозвучало уже тогда. Сегодня постановка почти полностью переделана: уточнили мизансцены, появились новые актеры. Например, главного героя играют двое: взрослый Дьоламан – А. Унатов, Дьоламан в детстве – Д. Муратов. Принципиально новая и сценография – отказались от эффектных костюмов, специально для постановки изучали наскальную живопись, древние татуировки – на зрительское восприятие должна работать каждая деталь! События нашей истории происходили очень давно. Мы с коллегами долго не сходились во мнениях, когда, – очевидно лишь, что это языческие времена, до христианства, до буддизма, эпоха, когда большие народы поглощают малые, оттого так остро стоит вопрос о самосохранении. Колыбель и ковчег – Этот роман огромный, сложный. Несколько временных пластов, мифология и фантастика, космос – это целая вселенная. Мы взяли лишь одну его часть, легенду о манкурте. Наша версия называется «Колыбель». Как известно, Алтай считают своей колыбелью многие народы, тюркские – в первую очередь, – говорит режиссер. Колыбель в Азии всегда имела особое, сакральное значение, она словно вмещает в себя весь жизненный цикл человека: от деревянной люльки, в которой тебя убаюкивали, до домовины, в которой понесут в могилу – во многих тюркских языках «колыбель» и «гроб» обозначаются одним словом. И хотя современные словари не указывают на такое значение слова «кабай», у алтайцев до сих пор, когда умирает человек, говорят: «Кабайы кичинек болды ба, jаан болды ба?» («Подошла ли колыбель для захоронения: мала или большая?»). Колыбель хранит все, прошлое неотделимо от настоящего и будущего, умершие – от живущих, едва родившиеся – от состарившихся. И даже смерть подобна зарождению – Жизнь вечна. Нас связывают общая история, вера, традиции, и в этом смысле образ колыбели становится равным другому емкому образу. Об этом говорит и Б. Колаев: – Это мысль очень глубокая, ее не все считывают… Я бы даже рискнул провести параллель с «Ковчегом» Сокурова. Эрмитаж – вместилище всей истории России, наш культурный код. Не станет Эрмитажа – исчезнет Россия. Так и здесь: разрушится наша историческая память – мы исчезнем. Безмолвный персонаж Мифология древних тюрков отражена не только в названии спектакля. Одна из главных особенностей произведений Ч. Айтматова – единство человека и природы. Так в новом спектакле появляется новый персонаж – Луна, образ, значение которого в тюркском мировоззрении огромно. Баатр Колаев: – Отчаявшись достучаться до памяти сына, Найман-Ана (И. Майманова) спрашивает Дьоламана (А. Унатов): если не с ней, то с кем бы он хотел говорить? И тогда на миг манкурт открывается, – будто вспоминает себя прежнего, словно к нему возвращается его родовая память, – и отвечает, что разговаривает с Луной: «Но она меня не слышит. Там кто-то сидит». Больше Айтматов к этому не возвращается, но мы пытаемся понять, почему герой говорит именно с Луной, и кто «там сидит»? По нашей версии, в детстве ему рассказывали легенду о Дьельбегене, и это осталось глубоко в подсознании – такое толкование не противоречит роману. Это был сложнейший сценографический вопрос, над решением которого пришлось работать отдельно. В итоге мы с главным художником театра Валерием Тебековым сделали так: огромный лунный диск над сценой, в самом центре, переливается голубым в начале истории, зеленовато-синим в середине и красным – в конце. Есть на нем и изображение Дьельбегена – семиголового великана – по мотивам наскальной росписи до-скифской эпохи. Удивительно, но оказалось, что общего, всеми узнаваемого, изображения этого мифологического чудовища нет… А задумывались ли вы о том, что чаще всего луну изображают в виде буквы «С»? Графически она так лучше смотрится. Нам же было важно, чтобы наша Луна нарастала, тем более что в тюркской мифологии это особая тема. Убывающая луна – негативные коннотации, зрители могут чувствовать это подсознательно. Наша история трагична – но символ растущей Луны дарит надежду. Манкурт и манкуртизм Говорят, что эту тему подсказал Ч. Айтматову казахский писатель А. Кекилбаев, хорошо знавший легенды Мангистауского края. Сам Айтматов в одном из интервью говорил, что упоминание о страшной пытке, уничтожавшей память, он нашел в эпосе «Манас». Возможно, что и само слово «манкурт» было сконструировано писателем путем слияния древнетюркского «man» (надевать пояс) и «gurut»(высушенный). Рассказывает режиссер: – Из текста Айтматова о манкурте нам известно лишь то, что он – найман, и имя его означало «будь счастлив в пути». В плен попал 16-летним, и он отличный стрелок. Важно понимать, что человек, отметивший «шестнадцать Лун» в те времена не просто считался взрослым: в древних эпосах, например, в калмыцком «Джангаре», есть упоминания, что в 12 лет человек уходил воевать, в 16 – командовал боевым отрядом, а в 18 – был военачальником, командовавшим целой армией. Кроме того, 16 лун – возраст полной ответственности, когда мужчина мог и должен был создать семью, продолжить свой род. Мы рассказываем о его детстве, юности, становлении, используя мотивы поэзии древних тюрков. Для понимания образа героя это важно. Дьоламан попадает в рабство и лишается памяти – его родовая нить рвется. Это страшная трагедия, но что это – роковая случайность? Он был батыром – первым, лучшим из лучших в своем роду. Не своеобразная ли это расплата за гордыню? Ведь даже главное его умение жуаньжуаны используют для страшного преступления – убийства матери, – заключает Баатр Доржиевич. Какие разные грани могут быть у одного произведения! Гораздо легче нанести пленнику тяжкое увечье и даже убить его, нежели отнять его память, разрушить разум, уничтожить прошлое, его корни – то, что пребывает с человеком до последнего вздоха, единственное обретение, уходящее вместе с ним, неприкосновенное для других! Но жестокие варвары нашли способ отнимать у рабов живую память, совершая самое тяжкое насилие над человеком. Сегодня значение слова «манкурт» сузилось до понятия о человеке, «не помнящем родства» – так называют тех, кто забывает национальный язык и культуру. А понимание того, что утрата памяти произошла в результате внешнего воздействия, постепенно утрачивается. Возможно, это закономерный процесс, ибо он выводит на первый план постулат о том, что именно историческая память – основа человеческой души, прививка от потери нравственности и морали. Все начинается с любви «И дольше века длится день» – предпоследняя строка стихотворения Б. Пастернака о любви. В романе Айтматова она приобретает совершенно другой тон и смысл, почти библейский. И все же… «… К ней пришло решение попытаться увезти его с собой. Пусть он манкурт, пусть не понимает что к чему, но лучше пусть он будет у себя дома! Так подсказывала ей материнская душа. Примириться с тем, с чем примирялись другие, она не могла. Не могла она оставить кровь свою в рабстве. А вдруг в родных местах вернется к нему рассудок, вспомнит свое детство…» Любая рассказанная история – всегда о любви. Даже если она трагична, даже если в ней говорится об оскудении этого чувства, даже если речь – о ее отсутствии. Разумеется, Найман-Ана – символ исторической памяти, напоминающий людям об уроках прошлого. Но история, сы-гранная Ириной Маймановой, заслуженной артисткой Республики Алтай, одной из ведущих актрис театра, – это еще и пронзительная история о любви. О любви матери, которая спасает сквозь годы, десятилетия, века. О любви к родине-матери, которая вечна. Такова магия таланта актрисы. Режиссерское видение спектакля: «Это история о личной ответственности, о том, что каждый из нас творит историю. История – цепочка событий, вытекающих одно из другого. Наша память, словно пуповина, связывающая прошлое и настоящее. Не дадим прерваться ей». Мне остается добавить к ней только свое зрительское: пока жива любовь матери – мир будет жить. Именно материнские руки наделяют колыбель той самой магией, которая делает простую деревянную люльку оберегом. В романе Айтматова Найман-Ана гибнет. Значит, нет шанса и у ее сына. У спектакля «Кабай» финал открытый. Значит, пока есть возможность спасения. И у героев, и у нас… …............................................… Александра Семенова